Отчего цветёт папоротник.
Прозрачная июльская ночь тёмными крыльями обнимает землю, чуть дышит влажной прохладой. В лесу не страшно, страшно среди людей. Одинокая фигурка мелькает среди деревьев, торопится, вздрагивает от шорохов, бежит вперёд, к домику лесной ведьмы. Филин, серой тенью стелется следом, не ухает, только сверкает жёлтыми тарелками глаз.
- Меняю. Отдай! – девичий голос едва заметно дрожит, одна единственная струнка в нём отдаёт привкусом истерики, а так – и нет ничего, кремень, а не девка!
- Чего меняешь, красавица? – старуха, тёмная и кривая, как клюка, на которую опирается, улыбается и подмигивает, а может, и кривится, не разберёшь в неверном свете лучины.
Молодость меняю. Сердце. И… жизнь человеческую! - показалось, или чуть замялась девушка, снова послышалась предательская хрипотца? – Всё отдам за твою колдовскую силу. Ненавижу! – наконец, злые слёзы прорвались, покатились горячими дорожками по щекам.
Гостья упала на колени перед ведьмой, завыла, раздирая руки острыми ногтями, забилась головой о неструганые серые доски. Потом так же мгновенно успокоилась, поднялась и твёрдо повторила:
- Отдай, бабка, как обещала, - хриплый от рыданий голос походил на скрип вековых сосен за окном.
Старуха прищурилась:
Не пожалеешь, красавица? Не побежишь назад? И молодость мне доброй волей передаёшь, и сердце горячее, любящее, и дитя, что под сердцем носишь, по любви ведь зачинала его? – от испытующего взгляда некуда было деться, но просительница выдержала, не отвела глаз.
- Нет больше любви, ведьма. Была, да вся вышла. Ненавижу! Любила его больше себя, под ноги ему душу стелила, а сейчас – ненавижу! Как будто выгорело всё внутри, когда он в церкви жену целовал, жену, ведьма, а не меня! И семя его ненавижу, сама бы вырвала проклятый плод! – глаза девушки сверкнули, как сверкает молния в грозу. Одного хочу, извести неверного. Пусть мучается, как я мучилась.
Мечтательная улыбка расцвела на её лице. Ведьма лишь покачала головой и, сердито поджав губы, отвернулась. Наконец, охая, отошла к печке, долго копалась в чёрном зеве. Не глядя, что-то протянула через левое плечо.
- На, глупая. Уходи.
Ржавый нож с потрескавшейся рукояткой лежал у девушки в руках.
- Что делать, сама знаешь. Чтоб я тебя больше не видела. – громыхнула эхом близкая гроза. Хлопнула дверь.
Горела заревом молний летняя ночь, молнии резали небо, ветер рвал облака. Только ни капли дождя не принесла сухая гроза. Народ попрятался в избах, дивясь на природу. А наутро не проснулся после свадьбы кузнец Вавило. Его молодая поседела и тряслась от страха, рассказывая, как чудище, то ли волк, то ли не волк, рвало грудь мужа окровавленными клыками, хохотало, давясь сердцем.
Пропала и сирота Маруська, что приблудилась к деревне десяток лет назад и жила на отшибе с матерью, что померла в зиму. Решили, и её утащил волчара. Следы лап в мужскую руку величиной тянулись от покосившегося крыльца к лесу.
И старуху травницу, что жила бобылкой в самой чаще, перестали видеть с той ночи. Правда, окна её избушки всё светились ночами колдовским голубым огнём, только не нашлось смельчака, что заглянул бы вовнутрь.
***
А захочешь отомстить, кровью смыть позор, наказать неверного полюбовника, возьми нож стальной, в трёх огнях калёный, в трёх ручьях стужёный, в осину спрятанный, в крови человеческой купаный, да в купальскую ночь на лысой поляне у соснового пня встань лицом к луне с крестом серебряным на спине. Девять раз спиной вперед противосолонь обойди, пока не встанешь головой на восток. Тогда правой рукой воткни нож под седьмое ребро: как раскроется грудь, вырви живое сердце, кинь его через левое плечо, а сама через нож головой вперёд кувыркнись. Надобна жертва, чтоб чары подействовали: человеческое дитя некрещёное положи на пень вместе с ножом, чтоб чужой душой свою выкупить. Станешь ты оборотнем, зверь, из гнева выпущенный, отомстит обидчику, а человечье слабое сердце под землю уйдёт…
***
Каждый год в ночь на Ивана Купала на лысой поляне у соснового пня прорастает из-под земли огненный цвет, из материнского сердца и некрещёной души рождённый. Папоротник льёт алый цвет, манит нечисть. Люди думают, папоротник сокровища скрывает, серебро-золото, самоцветы, только неправда это. В папоротнике живая душа запрятана, она и влечёт мавок с нечистиками. У них-то души отродясь не бывает, вот и надеются, бедные, хоть так заполучить. Только зря. Матёрый волчара тот цветок сторожит, никому его не отдаст.
Сказки Феи реки